В главе «Коллектив» мы обобщили всё, что вскрылось в последующих главах о соотношении официальной и фактической иерархии воинских подразделений, а равно и об истоке формирования дедовщины. Все эти вопросы касаются в наибольшей степени формы коллективной жизни, голого социального каркаса, но никак не её содержания. Дело в том, что суть коллектива не только в голых формах, она ещё и имеет определённую эпохой содержательную часть, некий смысл существования коллектива. Поясню, что имеется в виду.

 

Как уже говорилось выше, официальная иерархия введена в коллектив не просто так, она призвана поддерживать в нём уставной порядок, принуждать к самоотверженному труду в интересах армии или к боевым действиям. То есть вносить в коллектив то, что ему вроде бы не нужно, но что нужно власти в лице официальной иерархии. Сам по себе коллектив в чистом виде стремится только выживать, улучшать свой уровень жизни, общаться по интересам, его членам проще попытаться уклониться от работы и обучения (заняться любимым всеми бойцами «сачкованием»), чем добровольно взваливать на себя дополнительный груз. Поэтому любые попытки навязать коллективу дополнительные навыки или работу встречаются в штыки. Они обременительны для членов коллектива, требуют от них усилий, в том числе и совместных, которых коллектив добровольно прилагать не желает. С точки зрения глубинных особенностей коллективной жизни весь смысл введения в армейские подразделения официальной иерархии состоит в преодолении косности коллектива.

 

Официальная иерархия призвана не только принуждать к труду и к порядку, но ещё и воспитывать, обучать членов коллектива. Так, офицеры должны обучать солдат воинскому ремеслу, помогать совершенствовать боевые навыки, прививать любовь к Родине, стараться привносить во внутренний мир солдат осмысленность службы, стремление выполнять порученное дело хорошо. И в этом отношении офицеры сталкиваются с таким же противодействием коллектива, как и в случае с работой и боевыми действиями.

 

Мы здесь не будем говорить о том, насколько эффективно офицеры справляются с возложенными на них задачами. Можно констатировать, что степень такой эффективности в наше время достаточно высока. Но. Она обязана своей успешностью не столько воспитательной и образовательной составляющим, сколько банальной дедовщине и примитивной дрессировке на тупое выполнение приказов. Всё осмысленное лежит в плоскости дедовщины, когда одни терпят в ожидании, когда они станут ходить королями, а другие упиваются своим «заслуженным» высоким положением старослужащих. А такое осмысленное недалеко уходит от самой формы организации, то есть содержательно в наше время коллективу абсолютно безразлично, какие приказы выполнять, у него нет никакой осмысленной цели существования. Конечно, это обеспечивает до некоторого предела эффективность армии, особенно в случае с выполнением ею локальных операций, но при глобальной войне подобного состояния воинских коллективов оказывается недостаточно.

 

Право так говорить мне даёт исторический опыт Советского Союза. В начале Великой Отечественной войны советские войска были охвачены паникой и сдавались целыми армиями. Особенно интересно было то, что в принявшем решение сдаться подразделении всех нежелающих сдаваться попросту избивали или застреливали свои же «товарищи по оружию» (15). Происходило это потому, что те шли против воли решившего сдаться воинского коллектива, оказываясь при этом на положении белых ворон, с которыми у коллектива разговор короткий (как мы помним по другим главам данной книги). И это происходило в СССР, который на протяжении последних нескольких предвоенных лет готовился к войне! В СССР, люди которого из руин поднимали страну, были чуть ли не поголовно вовлечены в идущие в стране глобальные процессы строительства нового общества! В СССР, где люди были одержимы коммунистическими идеалами в огромной массе своей и настроены глубоко патриотично по отношению к своей стране! В армии подобный настрой всемерно старались усиливать офицеры и политработники, прилагая к этому титанические усилия. Соответственно, советские воинские коллективы имели перед современными неоспоримое преимущество в степени сознательности. И даже они, несмотря на высокий уровень осознанности службы, поддались паническим настроениям. Что же говорить о современной армии, буде случится не маленькая Чечня, а большая мировая война, где хорошо подготовленный агрессор вторгнется на нашу территорию, предложив войскам сдаться? Лично для меня результат очевиден, несмотря на весь мой патриотический настрой.

 

На позицию воинских коллективов в то время немалое влияние оказали негативные черты менталитета русских, которые незыблемы и поныне. Это и холопское преклонение перед статусом официальных и, в особенности, фактических лидеров (а офицеры паниковали в то время не меньше солдат, что стало определяющим фактором). Это и зависимость русских от решения коллектива. Наконец, это небольшая степень самоорганизации, когда любое ослабление давления со стороны внешней организующей силы (государства или поддерживаемого им коллектива) приводит к тому, что наши расползаются как тараканы по своим щелям, и монолитное единство сменяется полной атомизацией (посмотрите, много ли ваши соседи по многоквартирному дому делают для общего имущества дома добровольно?). Некоторые отдельные факты героического противостояния фашистам в первые месяцы войны скорее подтверждают данные выводы, так как на единичных отклонениях лучше всего видна социальная закономерность (о чём неоднократно говорилось в предыдущих главах).

 

Чем же на все эти недостатки сознательности коллективов и менталитета ответил Сталин? Здесь нужно понимать, что любое воздействие на человека в армии и любая попытка власти ввести в жизнь армии что-то новое – это, прежде всего, воздействие не на одного человека, а на коллектив. Поэтому, чтобы дать понять человеку, что предательство – это плохо, или что каждый человек – личность, и требуется гуманное к нему отношение, офицерам приходится вдалбливать эту «новую» истину не только и не столько каждому бойцу в отдельности, сколько всему коллективу в целом. Важно не мнение и желание каждого бойца в отдельности, а привнесение этой истины в число действующих в коллективе внутренних правил его поведения, которые уже навязываются каждому члену коллектива в отдельности самим коллективом. Так, полководцы прошлого очень часто при кровопролитном захвате города, чтобы остановить массовые изнасилования женщин озлобленными сопротивлением войсками, банально вешали нескольких особо «отличившихся» солдат в присутствии большого количества их боевых товарищей и доводили (зачитывали, в том числе через офицеров) своё распоряжение о недопустимости насилия и грабежа до каждого воинского подразделения и солдата в нём.

 

Сталин здесь поступил вполне адекватно такого рода практике, только, с учётом масштаба происходящих событий, его ответ был несравненно масштабней. Во-первых, ВСЕ сдающиеся в плен, вне зависимости от численности, были объявлены предателями. Во-вторых, были созданы заградотряды НКВД, которые были призваны отлавливать бегущих из боя паникёров и дезертиров. В-третьих, был выпущен соответствующий приказ по войскам, общеизвестный как «Ни шагу назад!» и доведён до каждого подразделения, офицера и солдата. Наконец, в-четвёртых, особый эффект имел расстрел всего высшего командования Западного фронта за поражения в начале войны, что показало готовность призывать к ответу вне зависимости от социального положения. По этим каналам мы видим полную идентичность действий сталинского командования с его историческими предшественниками, за исключением масштаба. Но и масштаб идущей войны был несравненно больше, в неё были вовлечены ресурсы и люди всей объединённой фашистами Европы и всё многомиллионное население СССР, не говоря уже о невиданной доселе численности сражающихся армий.

 

По другому каналу было развёрнуто привитие офицерам и воинским коллективам высокой степени СОЗНАТЕЛЬНОСТИ ведения военных действий. Каждый боец должен был понять, что победа любой ценой для него необходима, а поражение граничит с личной гибелью. Данную работу официальной иерархии сильно облегчало то обстоятельство, что война шла на нашей исконно русской территории, родной каждому бойцу. За противодействие противнику играл феномен, который в предыдущих главах был обозначен как «Дом»: эта святая святых солдата оказалась в опасности, и каждый боец воспринял такую опасность чрезвычайно близко к сердцу, как могущую произойти в любой момент личную трагедию. В результате его оказалось достаточно лишь немного «подтолкнуть» идеологическими примерами героической борьбы соотечественников, личным примером офицеров и в меньшей степени разъяснительными беседами офицеров и политруков, чтобы он осознал необходимость сражаться до конца. Огромный вклад в просвещение личного состава внесли факты, однозначно говорящие о стремлении высшей власти в стране идти до конца, о чём свидетельствовали объявление Сталина главнокомандующим и создание им Верховной Ставки Главнокомандования, памятный военный парад на Красной площади, а также решение Сталина остался в Москве, невзирая на угрозу её захвата. На высшие эшелоны власти и командования армией оказало влияние и стремление высшей власти наладить экономическую базу сопротивления агрессору – достопамятный грандиозный процесс эвакуации 2,5 тысяч заводов за Урал, организация снабжения армии в невероятно тяжёлых условиях.

 

В результате теперь уже желающие сдаться врагу оказались изгоями в коллективе, с которыми не церемонились. Когда в Москве в 1942 году было введено осадное положение и все призывающие к отступлению, побегу или сдаче были названы паникёрами, подлежащими расстрелу, сами люди сдавали таких паникёров для скорейшего суда. Ведь тогда коллективы были основой жизни всего общества, а не только армии, так что в равной мере духом борьбы прониклись и военные, и гражданские коллективы.

 

В основу победы легло всё то же преклонение русских перед официальным социальным статусом, а высшая власть и командующие офицеры были кровно заинтересованы в сопротивлении (тот же пример командования Западным фронтом стоял у всех перед глазами), послушность воле коллектива, а также низкая самоорганизация при высокой степени предрасположенности к организации извне, когда Сталин жёстко организовал вертикаль и заставил государственную машину работать как часы на победу. Так что победе мы обязаны теми же чертам менталитета, что и поражению в первые месяцы войны. Только теперь за победу играли и иные качества: невероятная терпеливость русских, граничащая с упорством, развитая смекалка и способность к обучению, способность принимать происходящее чрезвычайно близко к сердцу, переживая за других и за страну, как за себя самого, и ряд других.

 

Интересно взглянуть на анатомию коллектива в случае настроя на поражение и в случае появления элемента сознательности в поведении. В первом случае мы имеем следующую ситуацию. Коллектив заинтересован только в своём самосохранении, в минимизации внешнего ущерба для его членов. Скажем, подразделение оказывается в окружении. Связи нет, офицеры растеряны, не знают, что делать, не требуют активных действий и даже сами тихо или явно паникуют. Солдаты растеряны, не хотят умирать без толку, считают сопротивление бесполезным. Их в этом убеждает как невнятная позиция офицеров, так и прущий со всех сторон неприятель, превосходящий численностью и техникой. Не хватает патронов, горючего, своих самолётов в воздухе нет, так что там царит вражеская авиация, действующая особенно деморализующе (угроза сверху для человека или животного почему-то всегда сильно отзывается на психике, склоняя к панике). А тут ещё и листовки на позиции сыплются с предложением сдаваться, те же «Пропуска в плен», орут громкоговорители фашистов, призывая сдаваться и обещая хорошие условия. Также фашисты обещают какое-то непонятное освобождение от чего-то (для многих что коммунисты, что монархисты – без разницы, главное, что это представители власти), так что смена власти на новую не сильно задевает. Официальные лидеры вместе с сержантами ощущают настрой офицеров, настрой солдат и принимают решение сдаваться. Действительно, выжить при таком настрое офицеров, отсутствии материальных средств и отдалённости командования почти нереально, а умирать не хочется, тем более что в случае сдачи предлагают сохранение жизни и просто очередную смену власти. Проявляется то, ради чего существует стандартный коллектив – ради своего самосохранения и улучшения положения своих членов за счёт совместной жизни. Очевидно, что для коллектива в такой ситуации выгодно именно сдаться, никаких стимулов для обратного у его членов нет. И тут какой-то ненормальный кричит, что он сдаваться не собирается. Его тут же забивают прикладами свои по указанию официальных лидеров. Одно подразделение на предложение сдаться ощетинивается оружием и заявляет о готовности идти на прорыв. Официальные лидеры понимают, что таких прикладами не забьёшь, многие пострадают, поэтому их отпускают. В обоих случаях проявляется свойство коллектива либо принуждать непокорных к покорности, либо вытеснять из коллектива, если принудить не удаётся.

 

Теперь посмотрим, что изменилось после закручивания Сталиным гаек и его идеологических акций. Подразделение снова попадает в окружение. Связи нет, но офицеров это не смущает: они знают, что сдача будет означать для них в случае последующего возвращения к своим конец карьеры, возможно, даже расстрел; они также представляют, что такое иной порядок, обещанный фашистами (им об этом довольно подробно рассказывали политруки, да и средства массовой информации сообщали о лагерях смерти). Солдаты понимают, что враг занял их дома, и тоже имеют некоторое представление о поведении врага на захваченной территории. Они также знают, что на Востоке свои, что они ведут борьбу, что вся страна работает на фронт, включая и тысячи вывезенных за Урал военных заводов, товарищ Сталин в Москве и никуда уезжать оттуда не собирается, а всё это значит, что власть борется и верит в победу. Солдат тут же вспоминает сцены героических подвигов, о которых он слышал от политрука или читал в СМИ. Официальные лидеры видят настрой офицеров и солдат и решают поддержать офицеров в стремлении прорываться на Восток. Все члены коллектива мотивированы на бой, и выживание коллектива теперь ассоциируется не с сиюминутным выживанием даже всех его членов, а с выживанием всей страны и победой. И тут один из солдат начинает кричать о необходимости сдаться, размахивает «Пропуском в плен», скинутым с очередного фашистского самолёта. И его… правильно, крутят и помещают под арест, а один из офицеров, почувствовавший себя Наполеоном нашего времени, решает, что солдатам нужен пример и принимает решение расстрелять паникёра. Так коллектив и официальные лидеры в едином порыве вытесняют несогласного. Из штаба приходит приказ держаться до конца, чтобы выиграть командованию несколько дней для сосредоточения войск и ликвидации неожиданного прорыва неприятия, и всё подразделение как один человек гибнет, постоянно контратакуя и до последнего сковывая на себе значительные силы неприятеля. Несколько раз во время борьбы подразделение оказывается на грани паники, но офицеры выстрелами в воздух и своим примером, бросаясь на танки, останавливают возможное бегство подразделения, а последний оставшийся в живых боец подпускает фашистов вплотную и, уже плохо соображая, но помня, как умирали рядом его товарищи, взрывает в своих руках гранату.

 

Все эти примеры из нашей истории говорят об исключительной важности действующих в коллективе правил поведения и осознания коллективом своей роли в армии. Эти правила и степень сознательности варьируются от полного безразличия и готовности принять любое решение, в том числе и сдаться, до готовности умереть, но выполнить ОСОЗНАННУЮ задачу. Так что многие из тех людей, которых мы считаем героями, обязаны своим геройством жёсткой позиции коллектива и официального командования, в рамках которой эти герои выполняли рутинную задачу. Коллектив и официальная иерархия при этом не оставили им выбора, буквально вынудив стать героями. Здесь нужно помнить и главу «Награды», из которой очевидно, что далеко не все достойные люди получают награду. В том числе и в силу всех этих причин на первый взгляд бредовая практика награждения в СССР не одного человека, а всего коллектива завода, военного училища или присвоения воинскому подразделению статуса гвардейского, более отчётливо подчёркивает историческую суть явления, нежели награды отдельным людям.

 

Я вовсе не хочу умалять личный подвиг многих наших соотечественников, которые как в рамках коллективов, так и вопреки их воле, совершали самоотверженные поступки. Не одними коллективными правилами поведения жив человек, в том числе и человек армейский. Огромное значение играет также позиция официальных лидеров – офицеров, армейская дрессировка, особенности менталитета, а равно и состояние человеческого материала, то есть то, как воспитан и обучен человек в массе своей ещё до армии. Не последнюю роль играет и характер человека, его уникальные особенности личности. Вместе с тем, все эти феномены по отдельности общеизвестны, а вот такой фактор, как воздействие коллектива, обычно не учитывается вообще. Мы же можем со всей ответственностью утверждать, что только тот полководец добивался успехов, который умел использовать все эти факторы в совокупности. В российской же истории нашим полководцам требовалось всегда в первую очередь учитывать именно феномен коллектива. Достаточно вспомнить хрестоматийный пример Петра Первого, который для противостояния коллективному духу и его всемерного использования ввёл Воинские Уставы, поднял статус офицерства и совершил ещё множество мелких действий по усилению дисциплины и сознательности в войсках (здесь нужно помнить, что даже дворяне того времени начинали служить солдатами и имели равные с недворянами возможности к производству в офицеры за отличие), которые в совокупности позволили ему создать наиболее боеспособные на тот исторический период вооружённые силы в мире.